Андрэ Нортон - Рожденные среди звезд [= Рождение звезды]

— Аххх! — Снова возглас, выражающий удовлетворение. — В них все еще есть воздух. — Он испытал еще два цилиндра и принес все три туда, где стоял Дальгард. Канистра на месте, маска наготове в руке. С бесконечной осторожностью водяной поместил цилиндр в канистру и с сожалением отложил два других.

— Менять их под водой мы не сможем, — пояснил он. — Так что лишние запасы нам не помогут.

Стараясь не думать о том, сколько воздуха помещается в цилиндре. Дальгард надел маску, прикрепил шланг и вдохнул. Из шланга идет воздух, дышать можно! Но — как долго?

Сссури, видя, что товарищ готов, занялся затворами второго люка. Но потребовались совместные усилия, чтобы преодолеть этот барьер и пробраться в небольшое помещение — непосредственно в шлюз, ведущий в море.

На мгновение Дальгард испытал нерешительность, когда водяной закрыл за ними люк. Ему казалось, что сомнительная безопасность помещения с цилиндрами и слабая надежда на то, что охотники откажутся от преследования, лучше того, что ждет их теперь. Но Сссури уже закрыл люк, и Дальгард стоял неподвижно, не протестуя.

Он старался дышать ровно, медленно, когда водяной приводил в действие шлюз. Из скрытых отверстий пошла вода, поднимаясь до голени, до икры, до колена. Ее холод проник до костей. Но Дальгард продолжал ждать, хотя ему казалось, что лучше был бы неожиданный мощный прилив.

Вода вилась теперь вокруг талин, тянула за пояс, за колчан, билась о дно канистры с драгоценным запасом воздуха. Лук, защищенный водонепроницаемым кожухом, дюйм за дюймом погружался в воду.

И вот, когда вода дошла до подбородка, внешняя дверь медленно раскрылась; медлительность свидетельствовала, что за долгие годы управляющие ею механизмы застоялись. Сссури, чувствуя себя в родной стихии, выплыл наружу, как только позволила дверь. И его мысль подбадривала более неуклюжего жителя суши.

— Мы в мелких водах, перед нами суша. Это основание острова. Бояться нечего… — Мысль неожиданно оборвалась, закончилась мысленным вскриком, свидетельствующим об удивлении или страхе.

Ожидая любой опасности, Дальгард извлек нож и поплыл в воде, готовый спасать или предложить свою помощь.

10. Мертвые стражники

Астронавты почти всю ночь не спали. Во время тренировок на Земле, в испытательных полетах на Марс и к суровым лунным долинам Раф знакомился с самыми странными условиями, с окружением, враждебным человеку, и тем не менее всегда мог засыпать по своему желанию. Но теперь, свернувшись в спальном мешке, он прислушивался к каждому звуку этой безлунной ночи, старался услышать — что? Он сам не знал.

Хотя звуков было множество. Посвистывала какая-то ночная птица, в отдалении журчала вода; он связал этот звук с рекой, протекающей через весь давно покинутый город; шуршала трава на ветру или когда ее тревожило какое-нибудь животное.

— Не лучшее в мире место для отдыха, — заметил Сорики из темноты; Раф в это время извивался, пытаясь занять более удобное положение. — Я с радостью бы посмотрел, как эти забинтованные ребята машут нам руками, а мы улетаем от них, и быстро.

— Они убивали не животных, там, на острове. — Раф высказал то, что больше всего тревожило его.

— На них не одежда, а шерсть, — ровным, бесцветным голосом отозвался Сорики. — На Земле есть обезьяны, они не люди.

Раф смотрел на небо, на котором, как беззаботные пылинки, мерцали звезды.

— Что такое «человек»? — ответил он, повторив классический вопрос, который многократно обсуждался в тренировочном центре.

Человечество давно пытается найти ответ на него. Может быть, «человек» — двуногое существо с легко различимыми физическими характеристиками? В таком случае мохнатые существа, тщетно пытавшиеся спастись от огня, под это определение не подходят. Или «человек» — это определенный уровень разума, независимо от оболочки, в которой этот разум помещается? Предполагается, что справедливо последнее утверждение. Но Раф знал, что несмотря на страх перед «предубеждением», большинство землян все же считает людьми существа, в целом похожие на них. Согласно этому «предубеждению» забинтованные чужаки — «люди», с ними можно вступать в союз, а мохнатые не «люди», потому что у них нет гладкой кожи, они не носят одежду и не используют механические средства передвижения.

Но в глубине души Раф чувствовал, что это абсолютно неверно, что земляне сделали неверный выбор. И что теперь «люди» оказались не вместе. Но он не собирался говорить все это Сорики.

— Человек — это разум. — Связист отвечал на вопрос, о котором сам Раф почти забыл, хотя сам его только что задал. Да, привычный ответ. Сорики не обвинишь в предубеждении.

Странно… Когда правил Мир, существовала полиция мысли и самым страшным грехом считалось быть либералом, экспериментировать, искать знания. Теперь колесо повернулось: подозрительно быть консерватором. Утверждать, что в старину что-то было лучше, означало быть обвиненным в предубеждении. Раф сухо усмехнулся. Конечно, он хотел достичь звезд, упрямо рвался в то самое место, где сейчас находится. Почему же его так мучают все эти мысли? Почему с каждым днем он чувствует все меньше общего с людьми, с которыми начинал полет? У него хватало ума держать эти чувства при себе, но с тою момента, как он поднял свой флиттер в утреннее небо над космическим кораблем, удерживать мысли в повиновении становилось все труднее.

— Заметили, — продолжал связист, перейдя к новой теме, — что эти раскрашенные парни не очень торопятся к своей сокровищнице? Как будто считают, что какой-нибудь ракетный гений подготовил для них сюрприз где-нибудь здесь…

Теперь, когда Сорики упомянул об этом, Раф вспомнил, что чужаки, направляясь в город, жались друг к другу, а несколько черно-белых солдат развернулись вокруг веером, словно разведчики на вражеской территории.

— Они пошли не дальше того здания к западу.

Этого Раф не заметил, но готов был согласиться с наблюдением Сорики. Тот очень наблюдателен и замечает все подробности. Ему самому нужно присматриваться получше. Не время думать о своем положении. Итак, если чужаки не пошли дальше того здания, значит они сами не хотят уходить в ночь. Потому что Раф уверен: изолированное строение, на которое указал Сорики, не сокровищница, которую они должны разграбить.

Ночь тянулась, и постепенно Раф уснул. Но два или три часа беспокойной, полной кошмаров бессознательности не то, что ему необходимо, и на рассвете ему казалось, что глаза его забиты горячим песком. В предрассветных сумерках стая летающих существ — может, птицы, а может, и нет — поднялась откуда-то в городе, трижды облетела здание и исчезла в полях.